Том 2. Пламенный круг. Лазурные горы - Страница 1

К оглавлению

1

Пламенный круг

Стихи. Книга восьмая

Предисловие

Рожденный не в первый раз и уже не первый завершая круг внешних преображений, я спокойно и просто открываю мою душу. Открываю, – хочу, чтобы интимное стало всемирным.

Тёмная земная душа человека пламенеет сладкими и горькими восторгами, истончается и восходит по нескончаемой лестнице совершенств в обители навеки недостижимые и вовеки вожделенные.

Жаждет чуда, – и чудо дастся ей.

И разве земная жизнь, – Моя жизнь, – не чудо? Жизнь, такая раздробленная, такая разъединённая и такая единая.

«Ибо всё и во всём – Я, и только Я, и нет иного, и не было и не будет».

«Вещи есть у меня, но ты – не вещь Моя; ты и Я – одно».

«Приди ко Мне, люби Меня».

Январь 1908 года

Эту книгу стихов посвящаю

Моей Сестре

Федор Сологуб

I
Личины переживаний

«Я был один в моём раю…»


Я был один в моём раю,
И кто-то звал меня Адамом.
Цветы хвалили плоть мою
Первоначальным фимиамом.


И первозданное зверьё,
Теснясь вокруг меня, на тело
Ещё невинное моё
С любовью дикою глядело.


У ног моих журчал ручей,
Спеша лобзать стопы нагие,
И отражения очей
Мне улыбалися, благие.


Когда ступени горных плит
Роса вечерняя кропила,
Ко мне волшебница Лилит
Стезёй лазурной приходила.


И вся она быпа легка,
Как тихий сон, – как сон безгрешна,
И речь её была сладка,
Как нежный смех, – как смех утешна.


И не желать бы мне иной!
Но я под сенью злого древа
Заснул… проснулся, – предо мной
Стояла и смеялась Ева…


Когда померк лазурный день,
Когда заря к морям склонилась,
Моя Лилит прошла как тень,
Прошла, ушла, – навеки скрылась.

«Мы поклонялися Владыкам…»


Мы поклонялися Владыкам
И в блеске дня и в тьме божниц,
И перед каждым грозным ликом
Мы робко повергались ниц.


Владыки гневные грозили,
И расточали гром и зло,
Порой же милость возносили
Так величаво и светло.


Но их неправедная милость,
Как их карающая месть,
Могли к престолам лишь унылость,
Тоской венчанную, возвесть.


Мерцал венец её жемчужный,
Но свет его был тусклый блеск,
И вся она была – ненужный
И непонятный арабеск.


Владык встречая льстивым кликом, –
И клик наш соткан был из тьмы, –
В смятеньи тёмном и великом
Чертог её ковали мы.


Свивались пламенные лица,
Клубилась огненная мгла,
И только тихая Денница
Не поражала и не жгла.

«Когда звенят согласные напевы…»


Когда звенят согласные напевы
  Ойлейских дев,
И в пляске медленной кружатся девы
  Под свой напев, –


Преодолев несносные преграды,
  И смерти рад,
Вперяю я внимательные взгляды
  В их светлый град.


Отрад святых насытясь дуновеньем,
  С тебя, Ойле,
Стремлюсь опять, окованный забвеньем,
  К моей земле.


Во мгле земли свершаю превращенья.
  Покорен я, –
И дней медлительных влачатся звенья,
  О, жизнь моя!

«Разбудил меня рано твой голос, о Брама!..»


Разбудил меня рано твой голос, о Брама!
   Я прошла по росистым лугам,
Поднялась по ступеням высокого храма
   И целую священный Лингам.


   Он возложен на ткани узорной,
   Покрывающей древний алтарь.
   Стережёт его голый и чёрный,
   Диадемой увенчанный царь.


На священном Лингаме ярка позолота,
   Сам он чёрен, громаден и прям…
Я закрою Лингам закрасневшимся лотосом,
   Напою ароматами храм.


   Алтарю, покрывалу, Лингаму
   Я открою, что сладко люблю.
   Вместе Шиву, и Вишну, и Браму я
   Ароматной мольбой умолю.

«Насытив очи наготою…»


Насытив очи наготою
Эфирных и бесстрастных тел,
Земною страстной красотою
Я воплотиться захотел.


Тогда мне дали имя Фрины,
И в обаяньи нежных сил
Я восхитил мои Афины
И тело в волны погрузил.


Невинность гимны мне слагала,
Порок стыдился наготы,
И напоил он ядом жало
В пыли ползущей клеветы.


Мне казнь жестокая грозила,
Меня злословила молва,
Но злость в победу превратила
Живая сила божества.


Когда отравленное слово
В меня метал мой грозный враг,
Узрел внезапно без покрова
Мою красу ареопаг.


Затмилось злобное гоненье,
Хула свиваясь умерла,
И было – старцев поклоненье,
Восторг бесстрастный и хвала.

«Нерон сказал богам державным…»


Нерон сказал богам державным:
«Мы торжествуем и царим!»
И под ярмом его бесславным
Клонился долго гордый Рим.


Таил я замысел кровавый.
Час исполнения настал, –
И отточил я мой лукавый,
Мой беспощадно-злой кинжал.


В сияньи цесарского трона,
1