Ты повсюду за мной, И ночей дожидалася С их немой тишиной?
И опять, светлоокая, Ты бледна и грустна, Как луна одинокая, Как больная луна.
«Словами горькими надменных отрицаний…»
Словами горькими надменных отрицаний Я вызвал Сатану. Он стал передо мной Не в мрачном торжестве проклятых обаяний, – Явился он, как дым, клубящийся, густой.
Я продолжал слова бесстрашных заклинаний, – И в дыме отрок стал, прекрасный и нагой, С губами яркими и полными лобзаний, С глазами, тёмными призывною тоской.
Но красота его внушала отвращенье, Как гроб раскрашенный, союзник злого тленья, И нагота его сверкала, как позор.
Глаза полночные мне вызов злой метали, И принял вызов я, – и вот, борюсь с тех пор С царём сомнения и пламенной печали.
«Приучив себя к мечтаньям…»
Приучив себя к мечтаньям, Неживым очарованьям Душу слабую отдав, Жизнью занят я минутно, Равнодушно и попутно, Как вдыхают запах трав, Шелестящих под ногами В полуночной тишине, Отвечающей луне Утомительными снами И тревожными мечтами.
«Приподняла ты тёмный полог…»
Приподняла ты тёмный полог И умертвила милый сон, – Но свет очей моих недолог, И днём я скоро утомлен.
И ты зовёшь меня напрасно То к наслажденью, то к труду, – Внимая зову безучастно, Я за тобою не иду.
Напрасно в разные личины Ты облекаешь прелесть дня, – Твои восторги и кручины Непостижимы для меня.
Воскреснет скоро сон-спаситель, И, разлучив меня с тобой, Возьмёт меня в свою обитель, Где тьма, забвенье и покой.
«Скучная лампа моя зажжена…»
Скучная лампа моя зажжена, Снова глаза мои мучит она.
Господи, если я раб, Если я беден и слаб,
Если мне вечно за этим стоном Скучным и скудным томиться трудом,
Дай мне в одну только ночь Слабость мою превозмочь
И в совершенном созданьи одном Чистым навеки зажечься огнем.
«Холод повеял в окно…»
Холод повеял в окно, – И затворилось оно.
Снова один я, и в мире живом, И не обманут промчавшимся сном.
Снова я грустен и нем. Где же мой кроткий Эдем?
Пёстрым узором напрасно дразня, Тёмные стены глядят на меня.
Скучная лампа горит. Скучная книга лежит.
«Там тишина с мечтой сплеталась…»
Там тишина с мечтой сплеталась В кругу безветренных берёз, И безнадёжность улыбалась Толпе больных и жалких грёз.
Хотело сердце лицемерить, И очи – слёзы проливать, И как-то странно было верить, И как-то страшно было ждать.
И всё томительно молчало, – Уже природа не жила, И не стремилась, не дышала, И не могла, и не была.
«Этот зыбкий туман над рекой…»
Этот зыбкий туман над рекой В одинокую ночь, при луне, – Ненавистен он мне, и желанен он мне Тишиною своей и тоской.
Я забыл про дневную красу, И во мглу я тихонько вхожу, Еле видимый след напряжённо слежу, И печали мои одиноко несу.
«Отрок сидит у потока…»
Отрок сидит у потока. Ноги целует волна. Сказки о скрытом глубоко Тихо лепечет она.
«Что же томиться тревогой, Вздохи стесняя в груди! Тихой подводной дорогой Смело отсюда уйди.
Эти отребья пусть канут В омут глубокий на дне. Дивные дива предстанут Перед тобой в глубине.
На землю там непохоже, И далеко от небес. Людям изведать негоже Тайну подводных чудес.
Наши подводные чуда, Правда, нетрудно узнать, Но уж вернуться оттуда Ты не захочешь опять.
Все усмиривши тревоги, Все успокоив мечты, С тихой и тайной дороги Ввек не воротишься ты».
«В истоме тихого заката…»
В истоме тихого заката Грустило жаркое светило. Под кровлей ветхой гнулась хата, И тенью сад приосенила. Березы в нём угомонились И неподвижно пламенели. То в тень, то в свет переносились Со скрипом зыбкие качели.
Печали ветхой злою тенью Моя душа полуодета, И то стремится жадно к тленью, То ищет радостей и света. И покоряясь вдохновенно Моей судьбы предначертаньям, Переношусь попеременно От безнадёжности к желаньям.
«Ещё томительно горя…»
Ещё томительно горя, Не умер тихий день. Ещё усталая заря Не вовсе погрузилась в тень, –
Но чуть заметный серп луны Уже над миром занесён, Уже дыханьем тишины Простор полей заворожён.
И есть предчувствие во всём Святых и радостных чудес, – В дали долин, в тиши небес, И в сердце трепетном моём;
И как далёкий, тихий звон, – Дыханье вещей тишины; И одинокий серп луны Уже над миром занесён.